Вопросы к семинару№1 ОБЩИЕ ВОПРОСЫ
СТИЛИСТИКИ
1. Становление стилистики как
науки, ее предмет и задачи
2. Стилистика – «душа» любого развитого языка
3. Стилистика и социальный статус
носителя языка
4. Норма – стиль – хронос
5. Стили и жанры
1. Становление стилистики как
науки, ее предмет и задачи
Стилистика как наука состоялась в
начале ХХ ст. с появлением в 1909
г.знаменитого трактата по стилистике французского языка
швейцарского лингвиста Ш. Балли (1865–1947) «Traité de stylistique française»,
в котором
впервые были сформулированы предмет и
задачи этой лингвистической дисциплины. Однако до своего появления она прошла
долгий путь становления и развития, начиная с философских трудов риторов
Древнего Рима и Греции: первые риторики, в которых уделялось внимание
красноречию и ораторскому исскуству, возникли еще за 300 лет до нашей эры. До
сих пор не потеряли своей актуальности труды Цицерона, Виргилия, Горация,
Аристотеля, которые можно по праву считать основой современной стилистики:
разработанная в них система изобразительных средств языка (тропов и фигур)
остается действенным инструментом стилистического анализа по сегодняшний день.
Средние века, как известно, полностью
унаследовали все положения и
принципы риторики древних: ведь
французский язык находился еще в стадии
своего становления, латинский язык
оставался единственным языком, на котором писались философские трактаты и
издавались королевские указы.
Лишь в ХVI в. после формирования
национального французского языка появляются первые грамматики, в которых
отводится место и вопросам стиля
литературного произведения, и
правильному употреблению тропов и фигур
древней риторики. В этом плане
интересны «Essais» Монтеня (1533–1592),
«Remarques sur la langue française»
Вожла (1585–1650), трактаты в области
стиля Малерба (1555–1628), литературный
манифест «Défence et illustration de la langue française» Дю Белле (1522–1560)
и знаменитый трактат-стихотворение «Art poétique» Буало (1636–1711), в котором
излагаются вопросы стилистики и поэтики литературного произведения. С созданием
в ХVIII в. Французской академии разрабатывается более четкая система
литературных стилей и жанров, уделяется более пристальное внимание вопросам
языка в целом: здесь большую роль сыграли трактат «Essai sur l’origine des connaissances humaines» Кондильяка (1715–1780), «Histoire naturelle, suivie des Epoques de la nature» Бюффона (1707–1788) и последующих
известных мыслителей, писателей и поэтов Франции.
Впервые научно обосновав и
систематически изложив предмет и задачи стилистики как самостоятельной научной
дисциплины, знаменитый швейцарец, ученик и последователь Ф. де Соссюра, горячо
отстаивал свою
основную идею: стилистика должна
заниматься изучением только аффективной стороны языка, которая лучше всего
проявляется в обыденной
разговорной речи. Что же касается языка
художественной литературы, индивидуального стиля автора, то это прерогатива
литературной критики,
ничего общего не имеющая с настоящей,
как говорил сам Ш. Балли, стилистикой: «… мы приходим к выводу о существовании экспрессивной
системы речевых фактов, изучение
которых является наивысшей задачей
стилистики»
В дальнейшем его ученики и
последователи во Франции и за рубежом спектр задач стилистики намного
расширили, доказав необходимость изучения, в частности, и нейтральных средств
выражения, которые в определенных контекстах могут выступать в качестве
действенных экспрессивных элементов и литературного языка, и языка писателей, о
роли которых ученый отзывался не столь лестно: «… сколько заблуждений породил двадцативековой
обычай изучать язык через литературу, и насколько бы выиграла литература, если
бы исследователи судили о ней с точки зрения ее естественного источника,
непосредственного выражения мысли».Но сегодня трудно переоценить роль этих двух
основных форм языка: они взаимодополняют, взаимообогащают друг друга и
игнорировать их взаимозависимость означало бы обречь на неуспех любое
стилистическое
исследование. Стало уже аксиомой, что
объектом изучения стилистики являются все языковые манифестации во всех их формах
с точки зрения функционирования в речи.
Путь горячих споров в своем становлении
прошла и отечественная стилистика. Для этого достаточно обратиться к той
продолжительной дискуссии начала 50-х гг. прошлого столетия на страницах
академического
журнала «Вопросы языкознания», где
ставилось под сомнение и само существование стилистики как самостоятельной
лингвистической дисциплины, и нецелесообразность выделения стиля художественной
литературы в системе стилей национального языка, и выделение различных типов
стилистик и т. д. В итоге стилистика была признана разделом общей лингвистики,
призванным изучать все аспекты языка с точки зрения сущностных и функциональных
характеристик языковых элементов и их отношений. По мнению известного ученого в
области стилистики И.Р. Гальперина, предметом изучения лингвостилистики должны
быть особые языковые средства, способные во взаимодействии с нейтральными
языковыми средствами нести дополнительную эстетическую информацию. Кроме того,
стилистика должна изучать стилистическую дифференциацию текстов литературного
языка, обусловленную различными сферами его функционирования.
В настоящее время уже ни у кого не
вызывает сомнения существование
стилистической науки как филологической
дисциплины, определились цели и задачи лингвистической и литературоведческой
стилистики, нет больше
споров по поводу стилистики языка или
стилистики речи, а исследования
ведутся в рамках как бы единой
функциональной стилистики, на фоне которой более рельефно стал выделяться ее
коммуникативно-дискурсивный аспект.
Ш. Балли полагал, что стилистика может
носить только синхронный
характер, что она не может быть
исторической, так как невозможно проследить сколько-нибудь видимые изменения
отдельных экспрессивных фактов ввиду непрерывной динамики развития языка в
целом. Однако дальнейшее развитие стилистической науки показало обратное:
Марсель Крессо, известный французский стилист, утверждает, что можно так же
успешно сделать стилистический анализ «Песни о Роланде», как и современного.
Следует заметить, что в историческом
плане стилистический анализ таит в себе немало трудностей, особенно если речь
идет о стилистической информации того или иного средства выражения в конкретном
тексте. Действительно, как можно квалифицировать тот или иной языковой факт с
точки зрения нормы языка в ту или иную
историческую эпоху, особенно его
экспрессивность? Прав Ц. Тодоров,
известный французский стилист болгарского происхождения, когда говорит, что
определение нормы языка в
историческом плане наталкивается на
непреодолимые препятствия, особенно на фоне индивидуальной манеры творчества
писателя.
Итак, стилистика изучает все средства
выражения конкретного языка с
точки зрения их употребления в речи,
если иметь в виду соссюровскую классическую дихотомию язык/речь. Для успешной коммуникации мы делаем сознательный выбор тех
или иных языковых средств, предоставляемых нам системой языка, с учетом
языковой компетенции нашего собеседника. А интерпретация такого выбора с целью
его адекватного декодирования получателем, как замечает М. Крессо, и является
основной задачей стилистики и стилистического анализа. А это означает, что
стилистика изучает коммуникативный акт не как чистый продукт речевой
деятельности, – говорит М. Риффатер, – а как носящий уже отпечаток личности
говорящего, направленный на воздействие на получателя.
Человеческий язык – это сложный
феномен, в котором переплетаются
психологическое и социальное,
индивидуальное и коллективное, настоящее и
прошедшее, видимые и невидимые
упорядоченность и беспорядок, логическое и эмоциональное, устное и письменное,
официальное и неофициальное и т. д. Он обслуживает разнообразнейшие сферы
деятельности современного человека, которые постоянно эволюционируют и
развиваются.
Таким образом, специфическим объектом стилистики
как самостоятельной лингвистической дисциплины становится изучение стилей
наряду с изучением средств выражения и выразительных средств конкретного языка.
Именно к такому фундаментальному выводу пришли в основном все зарубежные и
отечественные лингвисты. В связи с этим встает вопрос, а что же следует
понимать под средствами выражения и выразительными средствами языка? Что
касается первых, то это обычно любое языковое средство, нейтральное или
стилистически окрашенное, служащее для выражения нашей мысли и существующее в
системе языка, то
есть это фонемы, морфемы, слова,
словосочетания. Нейтральным называют
любое средство выражения, лишенное
индивидуальной или любой другой
дополнительной окраски
(экспрессивности, эмоциональности, оценочности).
Экспрессивное (выразительное) же
средство языка характеризуется всевозможными дополнительными оттенками (нюансами,
значениями) как положительными, так и отрицательными – уничижительными,
вульгарными, уменьшительными, ласкательными, поэтическими, архаическими и т. д.
Ср. в русск.: любовь,
ненависть, горе, дурак, лодырь, маменька, дочечка, бабища, вкалывать во франц.: amour, haine, malheur, sot, fainéant, mamie, fillette, femmelette, bosser; в англ.: love, hatred, misfortune, fool, loafer
и т. д
Стилистические исследования за
последние десятилетия получили большое развитие благодаря появлению новых наук
и новых методов исследования: от чисто экспрессивной дескриптивной стилистики
Ш. Балли до стилистики декодирования, от сугубо индивидуальной писательской стилистики
Л. Шпицера (решительно не воспринимаемой Ш. Балли до литературоведческой
стилистики в целом, от классической стилистики жанров (la stylistique
générique) до так называемой серийной стилистики (la stylistique sérielle) и
структуралистической стилистики вместе с Р. Якобсоном, Леви-Строссом и Р.
Бартом и их последователями, как Ж. Молиньи, признающим только структурный
метод в стилистических исследованиях («la pratique de la stylistique ne peut
donc être que structurale»), от стилистики текста до семиотической стилистики,
корнями уходящей также в структурализм и т. д. Через такую эволюцию прошли,
собственно, или еще проходят стилистики всех развитых национальных языков.
Небезынтересными представляются
стилистические исследования и в
когнитивном плане, в том числе и сравнительные,
с целью определения базовых концептов как конкретного, так и сравниваемых
языков. Нужно не забывать, что язык находится в постоянном движении, изменяются
форма и значения знаков, эволюционируют концепты и их системы.
Стилистические системы носят
динамический характер, потому что наши знания о мире постоянно углубляются, что
влечет за собой изменение
нашего образного представления о нем,
наших концептов, наших индивидуальных и, в конечном счете, национальной
концептуальной модели
мира. А язык отражает эти изменения,
которые в стилистике выражаются в
исчезновении одних стилей и жанров и в
появлении других, в появлении или
исчезновении той или иной
стилистической маркированности отдельных структурных элементов языка и т. д.
2. Стилистика – «душа» любого развитого языка
Наши мысли облечены в форму
предложений, или фраз, оформленных по законам того языка, на котором мы
разговариваем. Эти предложения – число их теоретически бесконечно – состоят из
слов, выражающих те или иные понятия о предметах и явлениях окружающего нас
мира действительности. На конкретных этапах развития языка количество слов
ограничено нашими
знаниями о предметах, явлениях и их
связях. Поэтому обычно полагают, что
слова конкретного языка можно
сосчитать. По некоторым данным развитые
европейские языки насчитывают уже около
миллиона слов. Средний статистический носитель русского языка, например,
пользуется, как правило
весьма ограниченным запасом слов (весь
словарный запас произведений А.С. Пушкина, по подсчетам ученых, составляет
«лишь» 21 000 слов). Но главное, конечно, не в том, сколько слов мы знаем, а в
том, как умело ими пользуемся для выражения наших мыслей.
Язык – это социальное явление, продукт
общества. Он рождается, живет, развивается и умирает вместе с обществом. Язык –
зеркало развития общества и на разных этапах своей эволюции качественно
различен. Поэтому, находясь еще на примитивной ступени своего развития,
сохраняя первобытнообщинную организационную структуру общества, человек не
нуждался в том многообразии слов и их связей, которое необходимо
цивилизованному человеку. Ведь слово – это отражение «кусочка» материальной действительности,
оно называет предметы, явления, процессы и связи между ними. Поэтому язык
любого народа детерминирован уровнем его развития. Ноеще не было и, вероятно,
никогда не будет случая, когда тот или иной язык «отставал» или «обгонял»
духовные, социально-экономические и другие потребности говорящих на нем людей.
Когда мы пользуемся словом, обозначая
им необходимые вещи, процессы или связи, мы не задумываемся над тем, сколько
слов нам нужно для воплощения мыслей. Нас также не интересует и то, из чего
состоят слова,
которые мы произносим или пишем. Но
если специально заострить внимание
на этом вопросе, то каждый без особого
труда определит, что слова состоят из часто повторяющихся небольших отрезков –
морфем. По выполняемой ими роли в языке и назначению они отличаются друг от
друга, образуя особые классы. Морфем в языке, естественно, намного меньше, чем
слов. И совсем ничтожно количество единиц, образующих морфемы, то есть фонем.
Хотя количество фонем и букв, то есть символов, которыми на письме обозначают фонемы,
часто не совпадает в различных языках (обычно фонем больше, чем букв), это
несоответствие не столь значительно. И вот, имея в своем распоряжении
три-четыре десятка фонем, мы не только выражаем все то, что необходимо сказать,
но и смеемся и плачем, восхищаемся и досадуем, то есть выражаем наши эмоции.
Это возможно лишь благодаря удивительной гибкости, подвижности, емкости
составляющих наш язык «кирпичиков», или единиц основных лингвистических
уровней.
Единицы всех уровней языка представляют
собой знаки различной степени измерения. Так, фонема не имеет значения, а
характеризуется способностью выполнять смыслоразличительную
(словоразличительную) функцию в речи (ср. русск.: столб – столп, фр.: une
rose – une rosse и т. д.).Морфема – более сложный знак,
но все же относится к знакам неполногоизмерения: имеет форму, значение, но
лишена понятия (смысла). Например, морфема -а в русском языке, -е во французском языке выражают женский род имен
существительных и прилагательных, -s в испанском,
французском, английском и других языках выражает множественное число, но все
они лишены какого-либо понятия. Только слово является знаком полного измерения
и имеет форму, значение и понятие (смысл). Но слова, морфемы, фонемы и даже
целые предложения не создают еще сами по себе языка в полном смысле этого
слова: их надо уметь еще соединить и употребить –фонемы, морфемы, слова в
предложение, предложения – в нечто более объемное и цельное, что называют
периодами, или абзацами, которые, в свою очередь, способствуют возведению
прекрасного здания – речевого,
законченного по форме и содержанию,
произведения.
Но сам по себе язык не употребляется, а
это мы, владеющие языком,используем его в коммуникативных целях. Язык вообще
есть прежде всего орудие общения, и в этом его основная роль. Но когда мы
употребляем те или иные слова, то придаем им определенный смысл, связываем их
между собой так, как представляется нужным для выражения нашей мысли.
Безусловно, мы выстраиваем их не хаотично, а так, чтобы человек, к которому они
обращены, смог нас понять и должным образом отреагировать. Следовательно, с
одной
Объективно существующие в языке законы
их построения составляют
язык, а их использование нами в
конкретном случае является речью. Например, Петя, волк, напасть, испугаться – это языковые знаки. Подлежащее – сказуемое – дополнение – это
схема соединения этих знаков, объективно существующая в языке. Ее можно
обозначить: N1+V+N2. Согласно этой схеме, или модели, можно сказать: Волк напал на Петю, Петя
испугался волка. По таким схемам, или моделям, строится,
собственно, большинство высказываний. Таким образом, соединяя знаки в структуры
по определенным моделям, мы строим речь. В речи всегда стремятся что-то
выразить, что-то сообщить, как-то воздействовать на того человека, которому
предназначено высказывание, и добиться желаемой реакции (понимания или
непонимания, удивления или огорчения, негодования или радости, иронии или
насмешки и т. д). Поэтому очевиден тот факт, что в речи выражается уже нечто
свое, субъективное, индивидуальное. Язык не может существовать вообще без этого
субъективного дополнения к его объективной структуре. А там, где есть
субъективное дополнение, наше отношение к высказываемому, там появляется
стилистика.
Можно фонему [о], объективно
существующую в системе русского или
французского языка, употребить по
усмотрению различно: о?, о!, о-о-о…, о?!, о!!! и т. д. И в каждом случае
выражается различное субъективное отношение (удивление, радость, недоразумение,
одобрение, неверие, ирония и т. д.) к тому, к чему или кому это [о] адресовано.
И всегда, пользуясь той или иной единицей языка, мы уже вкладываем наше
субъективное отношение. Изучением такого субъективного дополнения в языке и
занимается стилистика.
Наше субъективное отношение к предметам
и явлениям действительности проявляется посредством выбора не только языковых
знаков, но и моделей их соединения. Выше был приведен пример одной из наиболее
типичных для русского и французского языков схем построения предложения –
речевого высказывания. Но из собственного опыта известно, что придерживаться
одних и тех же схемсовсем необязательно: это не выразительно, не интересно.
Поэтому в речи стремятся как-то выйти за пределы моделей, перестроить их, чтобы
сразу же привлечь внимание слушателя.
Но если в русском языке свобода
построения предложения очень велика благодаря склонению имен, спряжению
глаголов и другим явлениям, то во французском, английском во многом ограничена.
Действительно, по-русски мы скажем без изменения смысла нашего высказывания: Петя испугался волка и Волка
испугался Петя. В обоих случаях модель предложения
будет N1+V+N2. Если сказать по-французски Pierre a eu peur d'un loup и Le loup a eu peur de Pierre, то при одной и той же схеме предложения N1+V+N2 y второго
высказывания совершенно противоположный смысл. А ведь главное и состоит в том,
чтобы знать, кто кого испугал.
Таким образом, мы видим, что во
французском языке особенно велика
роль порядка слов в предложении. Но в
обоих языках предложения построены по типичным для них моделям. Поскольку это
языковая модель, а язык отражает только объективные структуры соединения
знаков, постольку здесь нет и никакой почвы для возникновения стилистики. Но
стоит данную схему предложения несколько изменить, поменяв, допустим, местами
сказуемое и подлежащее: V+N1+N2 вместо N1+V+N2, как сразу же нарушается
привычная и устоявшаяся в языке модель порождения высказывания. Но такие
изменения допустимы лишь при условии, что смысл нового построения остается
прежний, как в предложениях Испугался Петя волка и Испугал волк Петю. Но значит ли это, что данные предложения или даже Испугался волка Петя совершенно одинаковы? По содержанию – да. Но по передаче
информации нет. Смысл всех предложений одинаков: констатируется факт о том, что
Петя напуган волком. Общий, неизменный во всех случаях употребления смысл
предложения (или слова) обычно называют инвариантным значением. Но информация, заключающаяся
в этих предложениях, различна. В них, кроме передачи инвариантного значения,
есть еще нечто такое, что заставляет воспринимать сообщение по-иному,
воздействует на реципиента определенным образом. И это «нечто» создается
преднамеренно в зависимости от того, на что необходимо обратить внимание
собеседника: на то, что Петя только испугался, а не побежал, не струсил в Испугался Петя волка, или же что Петя испугался волка, а не вороны, которая
закаркала рядом на дереве и т. п. А если эти фразы будут произноситься с
соответствующей интонацией и ударением, то передадим собеседнику информацию о
том, что мы рады или испуганы происшедшим с Петей случаем, что смеемся над ним
или иронизируем и т. д. И вот здесь вступает в свои права стилистика. Именно ей
подвластны различные субъективные оттенки мысли, она распоряжается ими по своим
законам и
правилам, в них облекает все слова и
предложения. Стилистика всегдастремится к новому, оригинальному, но имеет свои
пределы самовыражения. И таким пределом, как уже говорилось, является в первую
очередь взаимопонимание при общении. Поэтому стилистику и называют наукой о выразительных
средствах языка, о его стилистических ресурсах. То есть стилистика должна
заниматься изучением как «разных стилей, включая стили индивидуальные и
жанровые», так и «экспрессивно-эмоционально-оценочных свойств различных
языковых средств…» (О.С. Ахманова).
Но ограничить стилистику лишь
перечисленным нельзя: важно не только знать, какие это средства и что они
выражают, но и как, где и для чего ими можно пользоваться. Действительно,
допустим, нам необходимо выразить на французском языке мысль о том, что Пьер
любит Мари. Если мы скажем Pierre aime Marie,
то передадим общую идею о существовании чувства Пьера к Мари и не более, и наше
предложение по эмоциональному и экспрессивному воздействию на слушателя не
будет ничем отличаться от тысяч других, которыми мы выражаем эту мысль как по
отношению к людям, так и к предметам: Pierre aime la campagne, Pierre aime les oranges, Pierre aime Paris, Pierre aime les querelles, etc.
Эти фразы наряду с Pierre aime Marie можно употребить во всех случаях, во всех ситуациях, по
отношению к любому третьему лицу и прочее. Иными словами, для таких фраз нет
никаких ограничений, потому что они содержат «обыкновенные» слова и построены
по «обыкновенной» модели. Такая «обыкновенность» делает их незаметными,
примелькавшимися, обыденными и поэтому не вызывает никаких чувств ни у
говорящего, ни у слушающего. В них нет ничего, кроме констатации факта, кроме
объективной информации. Такие «обычные» предложения, построеные из «обычных»
слов, принято называть нейтральными – никому как бы не принадлежащими и
находящимися в распоряжении всех везде и всегда. Они передают только
инвариантное значение. Но представим себе на минутку, что товарищ Пьера, Робер,
извещает об этом факте своего приятеля, учителя или отца, встречаясь с ними соответственно
на улице, в школе или дома. В зависимости от того, с кем Робер говорит, то есть
в зависимости от степени близости (по возрасту, положению, родственным
отношениям, степени знакомства и т. д.), с одной стороны, а с другой – от того,
где и при каких обстоятельствах он с ними говорит, его сообщение будет
принимать различные формы и передаваться другими словами.
Иначе и не может быть. Ведь Робер
говорит не для того, чтобы оставаться безучастным к сообщаемому факту, а для
того, чтобы выразить к нему свое отношение, дать ему оценку. И вот, с учетом
того, с кем говорит Робер, при каких обстоятельствах и что он хочет своим
сообщением подчеркнуть, можно построить, например, такие фразы-сообщения:
1.
C’est que Pierre aime Marie
Именно
поэтому Пьер и любит Мари.
Именно
потому Пьер любит Мари.
2. Pierre, il aime Marie.
Il aime Marie, Pierre
Да
это потому, что Пьер любит Мари.
Да,
Пьер любит Мари.
Да
нет же! Он любит Мари, этот
Пьер.
А
Пьер любит Мари.
3. Marie? Pierre aime Marie.
Pierre aime Marie, elle.
Нет,
Пьер любит Мари.
А
Пьер любит только Мари.
Все эти фразы Робер может сказать
любому из собеседников и при любых обстоятельствах. Но он не только сообщит о
существовании чувства Пьера к Мари, но и выразит свое отношение к сообщаемому:
восхищение Пьером или Мари (1), уверенность, сожаление, досаду, гордость
(многое зависит еще от того, с какой интонацией будут произнесены эти слова) за
Пьера (2) или за Мари (3).
3. Стилистика и социальный статус
носителя языка
Из приведенных выше примеров видно, что
именно порядок слов впредложении (определенные отступления, колебания, вариации
модели N1+V+N2) стал причиной появления дополнительных оттенков передаваемого сообщения.
И в данном случае стилистика обратилась к услугам синтаксиса.
Но предположим, что Робер встречается с
приятелем где-то на улице в
кругу сверстников и сообщает ему эту
новость. Его фраза-сообщение будет уже иной. Например: Tiens! Tu sais, Pierre en pince pour Marie или же Tu sais, mon pote, Pierre gobe Marie, на что его товарищ может ответить: Parbleu, je savais pas qu'il a le béguin pour elle!
Эти фразы-сообщения носят
фамильярно-разговорный характер, или, как принято говорить, стилистически
снижены. Сказать так можно только в кругу товарищей или в кругу близких тебе
людей, с которыми держишься наравне.
Нетрудно убедиться, насколько сложно
определить точно, без знания
конкретной ситуации и многих других
факторов, какое именно чувство хотел
выразить Робер. Но ясно одно: каждый
везде и всегда поймет Робера правильно, потому что Робер не выходит за рамки
принятых во французском
обществе приличий и дозволенного, он
вправе оценивать как положительно,
так и отрицательно сообщаемый им факт.
И вот эта дополнительная информация, сопровождающая инвариантное значение
предложения (так же
как и слова), выступает предметом
изучения стилистики. Дополнительные
ассоциации, возникающие у слушателя и
намеренно создаваемые говорящим,
принято называть оттенками значения
(стилистическими значениями, или оттенками, стилистической коннотацией,
экспрессивными, оценочными значениями и т. д.). Безусловно, если строго
по-научному подходить ко всем
этим терминам, то экспрессивные
оттенки, конечно, отличаются от эмоционального, оценочного или собственно
стилистического значения. В разговоре Робера с товарищем нет ничего, кроме
напускной грубости, свойственной, как правило, подросткам, стремящимся казаться
взрослыми. Это допустимая непринужденность тона разговора. Но предположим, что
этими фразами обменялись родители Робера, интеллигентные и почтенные люди. Что же
мы почувствуем в них, что будет в них нового?
Кроме указания на то, что разговор
происходит в домашней или интимной обстановке, эти фразы несут в себе выражение
некоторого пренебрежения к случившемуся факту, даже презрения, то есть явно отрицательного
отношения. Откуда же появилось такое стилистическое значение у данных
сообщений?
Ведь слова одни и те же, что и у
молодых людей, да и ситуация та же.
Следовательно, не только выбор слова и
умение «выстроить в ряд» играют
важную роль в общении, но и фактор,
имеющий непосредственное отношение к говорящему, его социальному и возрастному
показателям. Будь родители Робера рабочие или крестьяне, то эти фразы не носили
бы уничижительно- презрительного оттенка значения: они для них естественны.
Конечно же, ни родители-крестьяне, ни родители-интеллигенты не произнесут таких
фраз в мэрии или, скажем, на торжественном праздничном обеде, то есть при любых
других обстоятельствах. И если, возможно, первые вместо aimer и употребят другое
слово, то только более известное или более ходовое в их среде: Ah, oui, Pierre adore (ou affectionne) Marie. И надо полагать, что в день бракосочетания их детей
родители-интеллигенты скажут искренне и без ложной патетики: Pierre est féru d'amour pour Marie или же Pierre est épris de Marie; провинциальный родственик подчеркнет: Oh! Je savais pas que Pierre s'est amouraché de Marie. A гость из города, слывущий еще и интеллигентом, торжественно
воскликнет: Pierre
idolâtre Marie!
В нашей повседневной жизни личное тесно
связано с общественным, и
мы на каждом шагу пользуемся богатыми
ресурсами стилистики родного языка, порою даже не подозревая об этом. И каждый
человек в разговоре то ли с начальником, то ли с женой или ребенком найдет
слова, уместные для любой ситуации.
Итак, стилистика – это продукт речи,
устной или письменной коммуникации с определенными целями участвующих
субъектов. Стилистика появляется с первых произносимых нами слов и определяется
нашим отношением к ним в рамках системы и структуры данного языка. Это
означает, что мы не можем безгранично и
грубо выходить за их пределы, так
как рискуем быть непонятыми
собеседником, о чем уже говорилось выше.
Таким образом, мы видим, что существуют
неразрывные связи языка с
пользователем в силу онтологии самого
языка, и стилистика призвана изучать эти связи с целью его эффективного
использования в процессах коммуникации.
Итак, социальная иерархия носителей
языка оказывает большое влияние на выбор средств выражения коммуникантами в
процессе общения. Ведь нам хорошо известно, что разговаривают «по-разному» с
детьми, начальством, товарищем по работе, полуграмотным крестьянином и т. д.
Социальная градация носителей языка выражается в их выборе средств выражения и выразительных
средств. Вот каким примером Ш. Балли иллюстрирует этот тезис:
Voulez-vous faire cela, je vous prie? (Будьте любезны,
извольте-ка это сделать!).
Si
vous faisiez cela? (А вы не могли бы это сделать?).
Oserais-je vous demander de le faire? (Осмелюсь ли я просить вас
сделать это?).
Faites-le, je le veux! (Сделайте это, я вам
говорю!).
Allez!
Faites-moi ça! (Сделайте-ка мне это, живо!).
Все эти формы выражают один речевой акт
– просьбу к собеседнику совершить определенное действие, но с различными
оценочно-экспрессивными оттенками (нюансами, значениями), которые Ш. Балли
называет социальными.
А вот другой не менее яркий пример
речевого высказывания, который
приводит французский лингвист М. Галльо
и стиль которого различен и
социально маркирован:
«Puis-je me permettre, chère Madame, de vous
présenter Mme Galliot?»
«Permettez-moi de vous présenter ma femme» jusqu’à:
«Vous connaissez pas ma bourgeoise?» ou bien, avec un geste désinvolte
du pouce
par-dessus l’épaule:
«Ça, c’est ma régulière!»
Несомненно, умение выразить свои мысли
в зависимости от социокультурной среды, в которой находишься, есть то, что
французы называют le
savoir vivre. Европейцы придают этому большое
значение как при устном, так и письменном общении, особенно французы, для
которых коммуникативные стратегии вежливости и такта являются чуть ли не основными
4. Норма – стиль – хронос
Норма языка, как известно, – понятие
историческое. Это диалектическая категория, эволюционирующая вместе с развитием
языка, обусловленного социально-экономическим и политическим развитием
общества, его носителя. В разные периоды развития науки о языке понимание нормы
было различно: на
раннем средневековом этапе становления
национального языка нормой служил субстрат (например,
в романских языках), а адстратные явления в
основном в области фонологии и лексики считались «варваризмами», отклонениями
от нормы доминирующего еще латинского языка. В ХV–ХVI вв. уже латинские формы
становятся отклонением от нормы старофранцузского.
С момента становления национального
языка и его литературного варианта роль нормы становится определяющей: все, что
не согласуется с жесткими канонами литературного жанра, считается отклонением
от нормы.
В связи с этим трудно переоценить роль
нормы в стилистике, для которой она является ключевым понятием. «Описание на
уровне нормы – традиционная задача стилистики, начиная с XVII в., более или
менее успешно осуществленная во многих работах на эту тему, тогда как описание
на уровне индивидуальной речи –
сравнительно новый вопрос, выдвинутый в круг научных проблем в первые
десятилетия нашего века», – замечает Ю.С. Степанов. Поэтому когда говорят о
нейтральном высказывании, лишенном всякой субъективности и интенциональности,
то имеют в виду его «чистую» нормированность, его полное соответствие норме, а
все отклонения и отступления рассматривают как ненормативные.
Нарушение нормы (языка или речи)
производит всегда определенный
стилистический эффект и, возможно, с
этой точки зрения стилистическое можно считать отклонением (un écart).
Например, Ю.С. Степанов считает отклонением от нормы языка chais pas (je ne
sais pas) или c’est mes parents (ce
sont
mes parents), которые не индивидуальны, а широко
распространены во
Франции. Как, например, в русском
языке: положь,
не трожь, транвай вместо
положи,
не трогай, трамвай.
Вот почему понятие нормы все же не
совсем определенно в стилистике и, соответственно, в обществе в целом, над чем
не без основания иронизирует П. Данинос: «Никаких сомнений: говорить на хорошем
французском языке научишься только во Франции. Но, обосновавшись во Франции, я
понял, что задача моя от этого еще больше усложнилась. Я знал уже, что к северу
от Арденн говорят иначе, чем к югу. Но вскоре мне пришлось убедиться, что к
северу от Соммы говорят иначе, чем к югу от Луары, и еще иначе по ту сторону
Центрального массива и что вообще имеется (приблизительно) пятьдесят пять
различных говоров; так что немыслимо определить, кто же, в конце концов, во
Франции говорит действительно на хорошем французском языке. Лионцы издеваются над
марсельцами, жители Бордо – над жителями Лилля (если только они в это время не
потешаются над жителями Ланд), уроженцы Ниццы высмеивают уроженцев Тулузы,
парижане – всю Францию, а вся Франция – парижан».
Все это говорит о том, что своя норма
присуща языку на каждом этапе
его развития и что диахронические
стилистические исследования должны учитывать эту ее специфику. «Так, не может
быть «французской стилистики
ХVI и ХVII веков», но только две
стилистики для каждого из этих веков отдельно. Не может быть одной стилистики
русского языка ХVII и ХVIII веков, но две разных стилистики», – говорит Ю.С.
Степанов.
Норма тесно связана не только с эпохой,
но со стилем, жанром, типом
текста. Она касается не только средств
выражения, но и выразительных средств языка.
Норма, как мы убеждаемся, понятие весьма
сложное, она проявляет себя на любом лингвистическом уровне и в любой сфере
функционирования языка, она социальна, исторически диалектична и
этнокультурологична. Как и языку, ей также присуща вариативность, обусловленная
различными факторами. Например, М. Еме (M. Aymé) пишет poulovaire вместо pull-over
Диалектно-региональные особенности
языка всегда использовались писателями для создания образов своих героев и их
характеристики.
Таким образом, норма свойственна не
только каждому регистру или стилю языка, но и каждому из его уровней и
подуровней – фонологическому
(орфография, ударение, интонация),
морфологическому, лексическому (в том
числе и фразеологическому),
синтаксическому. Все вместе они создают стилистическую норму высказывания, или
текста. Норма высказывания формируется по мере развертывания речевой цепи,
которая в конечном итоге
выливается в речь (текст)
соответствующего стилистического регистра.
В наше время норма языка меняется
довольно заметно под влиянием
средств массовой информации.
5. Стили и жанры
Итак, стиль является одним из объектов
изучения стилистики как самостоятельной отрасли науки о языке. Однако понимание
стиля лингвистами различно: можно без преувеличения сказать, что существует
столько определений стиля, сколько стилистов. Это потому, что каждый лингвист понимает
стиль и строит свою типологию стилей в зависимости от разделяемых им
методологических принципов, которые могут быть сколь угодно различными. Кроме
того, к такому положению подталкивает также и полисемия самого слова «стиль», о
которой пишут все университетские учебники. В настоящее время стиль понимается
очень широко: с философской точки зрения – это универсальная
категория искусства вообще, определенный способ мышления. В стилистике его
понимание более узко и определенно, оно выкристализовалось в результате своего
длительного исторического развития.
Но еще у древних понимание стиля
становится теоретически обоснованным. Так, известное «колесо Виргилия» включало
три стиля: gravis, mediocrus et humilis, которые соответствовали трем основным
литературным жанрам своей эпохи: эпопее, лирической поэзии и драме. Такое
понимание стиля у древних греков и римлян находим в их риторике – науке,
описывающей не только правильное употребление средств выражения, но и обучающей
красноречию, ораторскому искусству. «Колесо Виргилия» в ХVIII в. было положено
в основу выделения стилей Французской Академией, которая установила возвышенный, умеренный и простой
стили и жесткие требования к их соблюдению. Так, в возвышенном
стиле должны были сочиняться оды, трагедии, ораторская речь, в умеренном –
романы, новеллы, а простой стиль служил для описания повседневной жизни.
Как хорошо известно, в средние и
последующие века понятие стиля было неразрывно связано с жанром литературного
произведения и основывалось на рецептах известных классиков, философов,
энциклопедистов. Пришедшая на смену классицизма эпоха романтизма раскрепостила
язык. Во Франции В. Гюго провозгласил «свободу и равенство» всех слов, в его
произвдениях стали употребляться такие сниженные слова, как machin, truc, type,
boulot, которые и в наше время носят
разговорный характер. На защиту чистоты французского языка сразу же выступили
многие писатели того времени – Ж. Санд, Г. Флобер, Ги де Мопасан.
Три классических литературных жанра (стиля)
эволюционировали в
последующие века и в настоящее время
существуют в многочисленных
вариациях.
В лингвистической стилистике желательно
разграничивать жанр и стиль, видеть в них различные стилистические категории.
Как правило, стиль здесь понимают как исторически сложившуюся систему средств
выражения и выразительных средств языка, находящуюся в корреляции со сферой его
функционирования в обществе –
политикой, экономикой, наукой, художественным творчеством и т. д. Жанры в таком
случае будут выступать
как разновидности таких сложившихся
языковых систем, характеризующиеся специфическими для них чертами, но не
выходящими за рамки специфики их стиля в целом. Например, стиль художественной
литературы подразделяется на такие жанры, как роман, рассказ, драма, комедия,
новелла, поэзия, басня и некоторые другие, которые, в свою очередь, могут
подразделяться, например, на жанр городского, деревенского, полицейского,
женского романа и т. д. Или же научный стиль, в котором выделяют подстили или
жанры, соответствующие различным направлениям науки. То же самое можно сказать
и о газетно- публицистическом, или, как это сейчас принято говорить, медийном
стиле как макросистеме, включающей такие микросистемы, как газетный стиль, публицистический,
стиль радиовещания, телевизионный стиль, которые в свою очередь подразделяются
на типы текстов, или жанры. Например, газетный стиль включает такие жанры, как
передовая статья, официальное коммюнике, комментарий (политический,
экономический, спортивный и т. д.), хроника,объявление, разное и т. д. Каждый
из этих жанров, или подстилей,характеризуется своими лингвистическими и
паралингвистическими свойствами, характерными только ему, но которые отвечают
основным функциональным критериям того стиля, к которому они относятся. Стиль,
в свою очередь, может содержать элементы других стилей, но он в любом случае остается
одной функциональной направленности. Например, в стиле художественной
литературы могут использоваться элементы разговорного, арготического,
поэтического и других стилей в соответствии с идейным замыслом писателя
Целесообразно все же принять
соссюровскую дихотомию язык/речь в стилистике и говорить о стилях языка и
стилях речи, которые качественно отличаются друг от друга: стили языка
представляют собой устоявшиеся системы средств выражения и выразительных
средств, сформировавшиеся на
основе разнообразнейших речевых
манифестаций, питающиеся речью и развивающиеся за счет речи
